1111

БЮСТ ВИТЕЛЛИН. I в. н. э. Париж Лувр Прошло пятьсот лет с тех пор, как Поликлет отлил из бронзы своего «Дорифора». Давно со­шли с исторической сцены эллинские города-го­сударства с их демократическим устройством. Греция наряду с другими землями, лежащими по берегам Средиземного моря, подпала под власть Римского государства, превратившегося в огромную империю. Нет теперь и гармонически ясного искусства классической поры, идеальным выражением ко­торого был «Дорифор», свободный юноша воин. Но его образ пленял воображение римских лю­бителей искусства. Недаром так часто заказыва­ли римские меценаты копии с прославленных греческих оригиналов. (Кстати, и само слово «ме­ценат» происходит от имени покровителя искусств времен императора Августа — Мецената.) Само же римское искусство непохоже на класси­ческое искусство эллинов, хотя оно многим обя­зано последнему как в архитектуре, так и в скульптуре и живописи: уроки классики были усвоены римскими мастерами, но при этом реши­тельно переработаны и использованы совсем в других целях. По-прежнему в Риме, как некогда в Греции, ста­вят памятники — статуи и бюсты чем-либо про­славившимся людям. Но если в Греции скульпту­ры воздвигались в честь победителей в Олимпий­ских играх, доблестных граждан полиса, мудре­цов, в Риме увековечивают властителей, как бы возвращаясь к традициям Древнего Востока. В за­воеванных городах водружаются монументы им­ператорам, которым все чаще начинают воздавать божеские почести.  Но характерно: лица императоров передаются художником с очень ярким портретным сход­ством. Не идеальный облик совершенного челове­ка, но данное, неповторимо-конкретное лицо хо­чет запечатлеть римский скульптор. Иногда при­ходится поражаться, с какой беспощадной зор­костью схватывает мастер далеко не всегда при­гожие черты римских цезарей. Перед нами портрет императора Вителлия, вы­скочки, воспользовавшегося междоусобной сму­той, чтобы захватить власть, которой, впрочем, ему пришлось пользоваться всего несколько меся­цев. Неизвестный нам по имени, но весьма незауряд­ный скульптор создал чрезвычайно яркий и выразительный образ. Массивная голова покоится на толстой «бычьей» шее; маленькие глаза подозри­тельно смотрят из-под нависших бровей;  плотно сжатые губы сложились в упрямой и надменной складке; уши плотно прижаты к черепу, подчер­кивая тяжеловесную грузность мясистого, обрюзг­шего лица с тройным подбородком. Изображение отмечено редкой даже в римском портрете жи­востью: голова решительно повернута влево;  это движение усилено взором глаз, зрачки которых скошены еще левее. Свободно лежат пряди вью­щихся волос; сочно, энергичными объемами вы­леплено тяжеловесное лицо Вителлия. На первый взгляд может показаться, что  перед нами добродушный любитель пожить в свое удо­вольствие:  в мягких, будто литых, формах щек, подбородка, шеи ощущается ленивая медлитель­ность. Но художник умеет передать характер да­леко  не  однозначно.  Толстая шея  прочно  несет голову, в свою очередь покоясь на смело подня­тых плечах. Римские скульпторы часто так сре­зали основание бюста, что оно расширялось сни­зу вверх, как бы выталкивая из себя выразитель­ную голову.    В    противоположность    обрюзгшим щекам виски,  лоб,  брови переданы четко, энер­гично. Зорко смотрят затененные надбровными ду­гами глаза. Кажется, что скульптор нарочно под­черкнул контраст между верхней и нижней час­тями лица, тем передав сложный характер этого грубого воина, привыкшего командовать легиона­ми, обжоры и пьяницы, в кутежах потерявшего все, даже самую жизнь. Умный и суровый в оцен­ках римский историк Тацит так писал о Вител­лин:  «Он отличался отвратительной, ненасытной страстью к еде. Дороги, ведшие от обоих морей, дрожали под грохотом повозок, доставлявших из Рима и Италии все, что могло еще возбудить его аппетит. В городах устраивались пиры, своим ве­ликолепием разорявшие магистратов и истощав­шие городские запасы продовольствия.  Солдаты отвыкали от труда и воинской доблести, ибо все больше  погружались   в  разврат   и   проникались презрением к своему вождю». А другой римский историк, Светоний, добавляет к этому:   «Не зная в чревоугодии меры, не знал он в нем ни поры, ни приличия — даже при жертвоприношении, да­же в дороге не мог он удерживаться:     тут    же, у алтаря, хватал он и поедал чуть ли не из огня куски мяса и лепешек». В портрете с большой   откровенностью   показан облик этого сибарита и обжоры. Но художник да­лек от обличения своего «героя». Он им в каком-то отношении даже любуется, любуется своеобра­зием характера, незаурядностью личности.  Римские портретисты любили сильные натуры. В облике Вителлия есть что-то даже, если угодно, «героическое». В отличие от писателей Древнего Рима, умевших обличать, художники не знали критического или даже аналитического отношения к своей модели. Вителлий увиден   на   редкость   цельно:    мастер разом охватывает портретируемого своим взглядом, не вдаваясь   в   мелочи,   что   придает бюсту, чуть превышающему натуральный размер, монументальность и даже величие. Недаром когда через полторы тысячи лет художники некого Возрождения  работали над  созданием героического и вместе с тем неповторимо индивидуального образа человека, они с увлече­нием обратились к опыту римских портретис­тов. Римский скульптурный портрет, открывший кра­соту яркого человеческого характера, остался едва ли не самым важным вкладом Древнего Ри­ма в художественную культуру человечества. Автор - М. В. АЛПАТОВ 12.08.2006